— Немедленно вон отсюда! — властно приказала та, что была потолще.

Басунов уже проинструктировал парней, как себя вести, и парни молча ухмылялись, игнорируя приказы диспетчеров. Минёр и Жека сели на пустые стулья, Дудоня притулился на угол пульта, Темурчик закурил у окна. Сам Басунов как посторонний разглядывал приборы, читал подписи: «размык.», «автовозвр.», «контр. батарей», «переезд 1», «выдержка времени», «неиспр.».

— Тамара Ильинична, может, милицию вызвать? — негромко спросила у толстой начальницы младшая диспетчерша.

Басунов слушал и наблюдал. Ему приятно было видеть, какую большую и неустранимую помеху он собою создаёт для работы этих тёток?дежурных.

— Долго вы тут будете? — всё поняв, спросила старшая тётка.

— Сколько потребуется.

— Мне надо сообщить по смене и начальнику дистанции, — сказала старшая диспетчерша. — У меня шесть поездов на линии. Это серьёзно.

— У нас тоже серьёзно, — ответил Басунов.

— Не трогай нигде, дебил! — крикнула младшая тётка Дудоне, который повертел пластмассовый переключатель с подписью «снятие извещения».

— Дадите полчаса на блокировку хода? — снова спросила старшая тётка.

Она быстро и умело переключилась на режим чрезвычайной ситуации.

— Мы ничего не делаем и ничего не приказываем, — пожал плечами Басунов. — Мы просто так пришли. Делай, чего хочешь.

Диспетчерша взяла с пульта телефонную трубку.

— Двенадцать, полста семь, говорит Ненастье, — сказала она. — У нас ЧП. Станцию и пост заняли какие?то люди в военной форме. Их много.

Басунов наклонил голову, слушая. В трубке что?то горячо поясняли.

— Ясно. Ясно. Да, — тётка кивала. — Понятно. Нет. При них работать нельзя. Они тут везде ошиваются, кто знает, что у них в мозгах? Которые в посту — вроде трезвые. Нет, неуправляемые. Нет, невозможно. Без гарантий.

Басунов слегка прижмурился в глубоком удовлетворении.

— Перекрываем всё движение по магистрали, — положив трубку на пульт, сообщила старшая диспетчерша. — Это вам было надо, парни?

— Мы только погулять вышли, женщина, — улыбнулся Басунов.

В это время на привокзальной площади разгружались «барбухайка» и «трахома», Немец таскал продукты из автобусов в вокзал. На разгрузке главной была Марина Моторкина. Герман познакомился с ней два года назад, когда «афганцы» заезжали в дома «на Сцепе», и сейчас Марина вела себя с Немцем как со старым знакомым: всю дорогу до Ненастья стояла у него за спиной, болтала и смеялась. Герман ощущал её присутствие, как тепло от печи. Ему нравилась Марина: красивая, весёлая, пышная, какая?то осязаемая.

Марина командовала организацией питания. На вокзале она заняла разграбленный буфет и маленькую кухоньку?подсобку, где были стол, мойка и плита. Сюда Герман и Дюша Воронцов принесли коробки и бидоны. Ленка Спасёнкина в наклон подметала пол, толкаясь попой с Олей Канунниковой, которая прибиралась на витринах. Марина надела кокетливый кружевной фартук, игриво покачала крутыми бёдрами и сказала Немцу:

— Как для ролевых игр в порнухе. У меня дома и халат медсестры есть.

— Зовёшь Немца зайти? — ехидно спросила Спасёнкина, шуруя веником.

— Ты ещё пять минут кверху задом постой, и он уже к тебе пойдёт.

Герман давно растерял всех подруг, потому что девчонок некуда было приглашать: в его «блиндаже» всё время торчали и квасили дозорные. Чтобы не терзать себя соблазном возле Марины в буфете, Герман вышел на привокзальную площадь. Здесь хозяйничали «афганцы», продолжая праздник, который они считали для себя главным, — день ВДВ.

На одной стороне площади затеяли волейбол, вернее, дикую и свирепую игру арбузами: две толпы — одна в тельниках, другая голая по пояс — орали и скакали друг перед другом, яростно перешвыриваясь увесистыми зелёными бомбами. Удар «арбузера» сносил с ног, но уклониться считалась западло — надо было поймать снаряд и залепить обратно в противника. Весь асфальт под ногами команд был закидан кровавыми кусками разбитых арбузов.

В центре площади на газоне кружили в спаррингах борцы: сцеплялись, застывали и вдруг переворачивали кого?нибудь к небу белыми кроссовками «саламандра». У борцов надувались жилистые шеи, а трицепсы растягивали вытатуированных драконов, парашютистов и сисястых девок с кинжалами.

— А на? в жбан! — кричал Анзор Зибаров, показывая высокие удары ногой.

Зрители сидели на скамейках и на асфальте, лежали на пыльной траве обочин, пили пиво и водку, курили, ржали. Вокруг вертелись собаки, воробьи и голуби. Солнце жарило перед грозой; блестели окна автобусов, циферблат часов на фронтоне вокзала и длинные ряды пустых рельсов за сквером.

Пашка Зюмбилов, его приятель Фочкин по прозвищу Фоча, Димарик Патаркин и другие такие же болваны развлекались тем, что валили железные киоски. Подступившись с одной стороны, они приподнимали короб ларька и целиком обрушивали набок. В металлическом коробе что?то грохотало и звенело. Фоча на карачках лез в киоск и выбрасывал банки и упаковки.

Над вокзалом и площадью киномеханик Лёха Бакалым по трансляции пустил разухабистый хриплый шансон, упоённый своей непристойностью: «Мы знаем, что водка вредит организму, но есть один хитрый секрет: поставьте себе в жопу с водкою клизму: и запаха нет, и в дуплет!»

Герман присоединился к компании Готыняна и Гайдаржи. Они пили текилу — модное бухло коммерсантов. Птуха напузырил Немцу полстакана. Немец огляделся. Впервые со штурма «Юбиля» душе его стало легко. После разгрома ему казалось, что всё кончено, а сейчас он увидел, что нет — всё по?прежнему. Тут, на станции, было почти как тогда, при заселении в дома «на Сцепе»: парни, движуха, бестолковая радость ни от чего, жажда девчонок и подвигов. Немцу хотелось влиться в толпу, выпить хоть с кем, — он и выпил.

Потом он пошёл побродить, поздороваться со знакомыми, и выбрался на перрон. Здесь парни расставили привезённые с собой мангалы и жарили шашлыки, поломав на дрова штакетник, ограждавший клумбы и сквер.

— Держи штык, — Рафик Исраиделов сунул Герману шампур с мясом.

Герман присел на край перрона и свесил ноги. Рядом вдруг появилась Марина Моторкина, оперлась на его плечо и осторожно уселась бок о бок.

— Мужчина, не угостите девушку шашлыком? — лукаво спросила она, сладко дохнув ликёром. Лифчик под просторную футболку она не надела.

Герман молча протянул шампур остриём кверху, словно цветок.

— Готовлю там, готовлю, как рабыня Изаура, а они тут на улице всякую дрянь жрут, — сказала Марина и зубами стащила с шампура кусок мяса.

Они ели шашлык по очереди и понимающе улыбались друг другу. Пахло дымом, мясом и дёгтем шпал. Растянутые в обе стороны рельсовые пути неслышно звенели от напрасного нервного напряжения. Над ржавой крышей вокзала и над проводами станции носились и верещали жаворонки.

Марина отдала шампур и привалилась спиной к плечу Германа.

— Хоть так к мужику прислониться, — притворно вздохнула она.

Герман искоса поглядывал на неё, видел в вырезе футболки её тяжелые груди и вспоминал: Марина — разведёнка, мать?одиночка, сестра Мопеда…

А потом она поднялась и отправилась обратно в буфет, и Герман тоже снова двинулся на площадь, чтобы ещё с кем?нибудь накатить.

Парни на площади были уже пьяные: они кучами сидели на горячем асфальте, как настоящие афганцы в кишлаках. В одной такой толпе резались в карты на фофаны; другая толпа, не замечая шансона по радио, подпевала Ване Ксенжику, который бренчал на гитаре; в третьей толпе отжимались от кирпича на спор и, лёжа в траве на пузах, состязались в армрестлинге. Чича устроил тир: раздал духовые пистолеты и продавал пульки; стрелки хлопали по голубям, что ходили по площади среди бутылок и арбузных корок. Кто?то спал, обгорев до красноты. Кто?то обливался возле водоразборной колонки. В железных коробах поваленных и ограбленных ларьков шуршали собаки. По трансляции над площадью гремели глумливые раскаты: «Чтоб с какой?то лярвой я время проводил? Был бы кореш старый, он бы подтвердил!»